О главном итоге российского участия в аргентинском саммите «Группы двадцати» и его невыученных внутриполитических уроках.
На полях завершившегося в Аргентине саммита «Группы двадцати», официальной повесткой которого стало «Достижение согласия в области справедливого и устойчивого развития», прошли два форума и ряд двусторонних встреч, относящихся к формату БРИКС — объединения крупнейших стран с развивающимися рынками. Лидеры Бразилии, России, Индии, Китая и Южной Африки подписали совместное заявление для СМИ, включившее 16 пунктов. Вторым важным событием, сопутствовавшим переговорам «двадцатки», явилась тройственная встреча Владимира Путина, Си Цзиньпина и Нарендры Моди, созванная по инициативе российской стороны. Кроме того, председатель КНР провел отдельные встречи с российским президентом и индийским премьером.
С одной стороны, формат БРИКС давно себя если не исчерпал и не находится в тупике, то по крайней мере носит формальный, сугубо протокольный характер. Объединение, при всем желании «четверки», а затем и «пятерки» его участников наладить контакты и совместно выступать по важным вопросам на международной арене, так и не стало «развивающейся» альтернативой «Большой семерке». Это и не удивительно. Во-первых, объединение БРИКС с самого начала несло на себе отпечаток западного проекта: все помнят, что подобный формат еще в 2001 году был предложен ведущим экономистом Goldman Sachs Джимом О’Нилом, который в настоящее время возглавляет научный директорат Chatham House, Королевского института международных отношений, а также входит в число колумнистов глобального информационного консорциума с говорящим названием Project Syndicate — «проект Синдикат» (о том, что за этим названием скрывается план глобального переустройства мира в интересах олигархии, писал американский исследователь теневых процессов Николас Хаггер). В России в этот консорциум входят известные своим радикальным либерализмом агентство РБК и газета «Ведомости». Во-вторых, под «семеркой» изначально находилась мощная основа в лице Трехсторонней комиссии (Трилатерали), объединяющей элиты Северной Америки, Европы и ряда стран АТР, чьим рупором «семерка» и является. И, в отличие от регионального принципа, по которому в соответствии с территориальной структурой ООН выстроена Трилатераль, «пятерка» БРИКС на собственную такую структуру не опирается, а в чужую региональную — не вписывается. В-третьих, БРИКС шаг за шагом отходит даже от первоначальных попыток сформировать заявку на глобальную альтернативу существующему миропорядку. Например, если в итоговой декларации саммита 2014 года в Форталезе (Бразилия) об этом еще упоминалось, то через год в Уфе такое упоминание исчезло. И с тех пор ни разу не появлялось. Очевидно, что во многом это связано с продолжением вхождения Китая в существующую систему глобальных институтов и российским следованием в фарватере этого курса своего восточного соседа и стратегического партнера. В-четвертых, сомнительной является результативность неформальной встречи, прошедшей под неформальным председательством Бразилии, которая проводит у себя официальный саммит 2019 года. Не следует забывать историю с импичментом бывшего бразильского президента Сандры Рулофф, замена которой нынешним президентом Мишелем Темером была связана с попыткой Запада вывести эту страну из тесных связей с Китаем и обнулить инвестиции, вложенные Пекином в строительство ВСМ — высокоскоростной железнодорожной магистрали, соединяющей тихоокеанское побережье Латинской Америки с атлантическим. Так к тому же сегодня еще и сам М. Темер — «хромая утка», которая в новом году уступит власть недавно избранному президентом правому популисту Жаиру Болсонару, и куда страна двинется после этого и какова будет ее линия в отношении БРИКС — неизвестно.
Именно поэтому итоговый документ неформальной встречи в Буэнос-Айресе, не претендуя ни на какую концептуальность, механически перечисляет приоритеты основных сторон встречи. У подвергающейся западным санкциям и военно-политическому давлению России это международная безопасность. У Китая, которому удалось в аргентинской столице «поставить на паузу» торговую войну с США, — борьба с протекционизмом и защита свободы мировой торговли, укладывающаяся в проект реформы ВТО. У Индии — борьба с климатическими изменениями и поддержка Парижского соглашения, соединенные апологией концепта «устойчивого развития».
С другой стороны, именно вот это обстоятельство — необходимость сопряжения стратегий основных участников БРИКС, составляющих костяк ШОС, — позволяет конкретизировать итоги аргентинской встречи и свести их к обсуждению в триумвирате Москва — Пекин — Дели, где ведущая роль, безусловно, отведена российско-китайской оси. Во-первых, как стержню ШОС, организации, которая ставит перед собой глобальные цели. И, как следует еще из ее Хартии 2002 года, претендует на то, чтобы
«внести вклад в укрепление мира, обеспечение безопасности и стабильности в регионе в условиях развития процессов политической многополярности, экономической и информационной глобализации».
Во-вторых, по праву первородства в ШОС, к которой Индия присоединилась намного позднее, только в 2017 году и вместе с Пакистаном. То есть изначально было понятно, что «благосклонность» России и Китая, обеспечивших это принятие, связана с двумя обстоятельствами. Прежде всего, с проамериканским креном в политике Дели, который Запад, не скрывая, стремится использовать в антикитайских и антироссийских целях. А также с необходимостью для Москвы и особенно Пекина такого контроля с помощью ШОС конфликтного потенциала индийско-пакистанского противостояния, которое в условиях союзнических китайско-пакистанских отношений выпускало бы «пар» индийского недовольства периодическими территориальными стычками с КНР, как в прошлом году из-за плато Доклам.
Можно поэтому с уверенностью сказать, что реальным содержанием была наполнена тройственная встреча Путина, Си Цзиньпина и Моди, а саммит БРИКС послужил для нее если не ширмой, то не более чем обыкновенным фоном. Из этого следует, что реально на полях Буэнос-Айреса обсуждались вопросы не БРИКС, а ШОС. Это в политике, а что касается экономики, то смысл происходившего очень емко и полноценно характеризует следующий фрагмент из выступления российского президента:
«И конечно, мы могли бы более активно заняться сопряжением крупных интеграционных проектов, которые реализуются с участием наших стран, таких как Евразийский экономический союз, китайская инициатива «Один пояс, один путь». Появляются перспективы для уплотнения контактов между АСЕАНовской «десяткой» и Шанхайской организацией сотрудничества».
При этом надо отдавать себе отчет в том, что состоявшаяся буквально в канун саммита «двадцатки» в Буэнос-Айресе встреча участников АСЕАН в Сингапуре не ограничилась форматом этого объединения, а включила беспрецедентно широкий спектр параллельных, дополнительных форматов «АСЕАН+», в том числе с участием Китая и России. И это при том, что Пекин отношения с АСЕАН выстраивает уже давно и как никогда близок к принятию совместного с этим объединением Кодекса поведения в Южно-Китайском море, который снимет многие противоречия, вызванные территориальными спорами между КНР и членами АСЕАН.
Иначе говоря, логическая цепочка событий в аргентинской столице на интересующем нас направлении выстраивается от БРИКС к РИК (Россия — Индия — Китай), от него к ШОС и далее к южно‑ и юго-восточному альянсу с АСЕАН. При успешном строительстве Большого Евроазиатского партнерства (ЕАЭС + «Пояс и путь») этот геополитический вектор выводит на создание мощного континентального альянса ШОС — АСЕАН, который втягивает в себя Индию, ограничивая пространство «многовекторного» маневрирования Дели между Вашингтоном и Лондоном с одной стороны и Москвой и Пекином с другой.
Вводит такой альянс в приемлемые рамки и определенную «поливекторность» Поднебесной, в отношениях которой с англосаксонским Западом не может не беспокоить бесконечно декларируемая как китайской, так и британской сторонами «золотая эра» в двусторонних отношениях. Коллективный же контроль над этим геополитическим «люфтом», помимо Британии, отсекает от альянса ШОС — АСЕАН еще и Японию, а также существенно осложняет планы Токио и Туманного Альбиона на закрепление в Восточной Азии с помощью Транстихоокеанского партнерства (ТТП).
С этой, прежде всего именно с этой, точки зрения и привлекают внимание «поля» саммита «двадцатки» в Буэнос-Айресе. Трудно спорить с тем, что состоявшиеся или нет рукопожатия российского президента с некоторыми «заклятыми партнерами» с Запада находятся в фокусе информационного внимания совершенно необоснованно. Но не менее очевидно, что отдельно взятый саммит БРИКС, как видим, тоже не в состоянии удовлетворить интересов взыскательной аудитории, стремящейся понять, что же происходит в восточном секторе российской внешней политики на самом деле. А происходит пока не прорыв, но терпеливое и последовательное выстраивание очень сложной и трудоемкой, но весьма перспективной конфигурации сил и интересов. С одной стороны, это пока еще и не геостратегическая, проектная альтернатива западному проекту, на которую так и не сподобилось стремительно утрачивающее динамику объединение БРИКС. С другой, платформа ШОС для выработки такой альтернативы изначально выглядела намного более предпочтительной, о чём приходилось уже упоминать не раз и не два. И сейчас всё просто становится на свои места.
Однако данный вывод будет неполным без упоминания еще об одном деликатном обстоятельстве. В очередной раз приходится констатировать, что без собственного российского проекта с решительным отворотом от либерал-дарвинизма, участие в строительстве такой альтернативы обречено на прозябание в фарватере более успешных держав Востока. Точно по той же самой схеме, по какой постперестроечная и постсоветская Россия в свое время уже оказалась в париях Запада, превратившись в источник дани и объект санкций при любых попытках отстоять свои национальные интересы.
