Написанная в 1978 году Ильёй Глазуновым картина «Мистерия XX века» должна была стать главным экспонатом выставки в зале Союза художников на Кузнецком мосту в Москве. Тогда это полотно, «наполненное трагическим звучанием и отразившее основные этапы жизни страны», вызвало эффект взрыва атомной бомбы. Политическая цензура, которая свирепствовала в СССР, потребовала снять крамольную картину с экспозиции.
По Глазунову специально собирали ЦК КПСС. И «художника спасла от выдворения из страны, всего лишь одна лишняя поднятая рука, перевесившая в голосовании на заседании ЦК партии».
А потом он тайно вывез полотно, фото которого очень быстро распространились по всему Союзу, в Германию. Там «Мистерию XX века» сразу начали выставлять в разных галереях. Иностранные журналы запестрели заголовками: «Картина, которую никогда не увидят русские». Но в 1988 году картина была выставлена в московском Доме молодежи. «Выставка имела ошеломительный успех: люди выстраивались в многотысячные очереди, чтобы увидеть легендарное полотно…»
Понимаете, в чём подвох? В своём конфликте с советской идеологией Глазунов не отрицает Великих Смыслов. Он лишь настаивает, что КПСС неправильно их излагает. А КПСС, которой совсем не плевать на Великие Смыслы и Истину – очень обижается. Это задевает её за живое. Она мучится, обсуждает, голосует – и по Глазунову, и по Пастернаку, и по Солженицыну…
Современные власти РФ никогда никаких полотен и романов запрещать не будут. Но представьте себе, что в наши дни кто-то тайно вывозит за рубеж здоровенную рукопись романа или трёхметровое полотно самодельной живописи… Какой-либо ажиотаж вокруг этого события представляется мне в нынешних реалиях немыслимым. Я не вижу тех, кто будет запрещать это здесь. Как и тех, кто будет встречать и продвигать это там. И вообще непонятно, кому и зачем это нужно…
Мы находимся в совершенно иной ситуации, при которой ни власть, ни художник не видят в обществе арбитра, как раньше. Художник не пытается прорваться к обществу (его никто не держит – но никто и не ждёт). Власть не опасается, что общество встанет в конфликте на сторону художника, не опасается живой реакции масс на чьё-то творчество.
Истории, подобные драмам ХХ века в современной РФ вообразить невозможно – как и на современном Западе. Жалкие пародии на них пытаются раздуть (дело Серебренникова, чисто уголовное, о хищении средств, вопли К. Райкина) – но, как говорил классик, «страшно далеки они от народа».
Современный политический строй нельзя подорвать Солженицыным – как нельзя поджечь озеро спичкой. Любой огонь, погружённый в эту жвачную среду – зашипит и погаснет без последствий.
Чтобы опасаться Солженицына, Пастернака, Глазунова – власть должна была сперва выстроить цивилизационную среду, настолько развитую, что вопросы творчества приобретали в ней характер общенационального обсуждения. Советская власть ужасно ревниво реагировала на все попытки назвать её «преступной» – нынешняя сама себя так называет, и не без гордости. Советская власть панически боялась быть заподозренной во лжи – новой вообще безразлично, как воспринимает народ её заявления.
Чтобы Глазунов с его полотнами стал проблемой власти – нужно было сперва создать и выпестовать Глазунова, влить в него ту силу, которую он потом и использовал для «духовной борьбы». А если не создавать и не вливать – то и силы никакой не будет.
Проблема «власть и художник», столь волновавшая умы в царской и советской России – сегодня исчезла. О ней и говорить странно: не поймут, о чём ты. Власть больше не кокетничает с художественными и эстетическими символами – и они от неё отлетают как от стенки горох.
Полная и равнодушная свобода творчества уничтожила не проблемы художника, а самого художника. Без игрищ с цензурой, в условиях атрофии высшей психической деятельности у населения – он оказался никому не интересен и не нужен. Власть больше не нуждается в его поддержке и не боится его упрёков. Она ему не препятствует и не помогает, а просто в упор его не видит, и общество полностью с ней в этом солидарно.
Любая находка – в науке, в социальном устройстве или в искусстве, как бы великолепна сама по себе ни была – намертво зависима от «проводниковой среды». Находка зависима от тиражирования, которое, в свою очередь, столь же намертво зависимо от массового интереса к находкам.
Массовый интерес получателей делает рентабельным тиражирование находки руками проводников, и это создаёт огромную пирамиду под крошечной точкой на ее вершине. Первооткрыватель велик не сам по себе, а интересом к себе. Нет интереса – пропадает и его величие. Он со всем своим творчеством оказывается «вещью в себе», рукописью, потерянной на чердаке и так и не найденной там никем.
Как учёный, так и писатель, художник, музыкант, скульптор – в равной мере продукт высокоразвитой социальности, выражающейся в «проводящей среде». Они не могут не только действовать, но даже и появится в среде, составленной из «изоляционных материалов», разгороженной непроницаемыми переборками эгоизма, животной узости обывательской мысли, звериной зацикленности только на своей норе и своих припасах.
Чтобы Пастернаки и Глазуновы стали представлять опасность – нужно было сперва создать общество, в котором их слово или образ находят отклик. Сегодня же весь пафос противостояния власти упал ниже плинтуса. Обывателя цепляет только одно: что кто-то жрёт больше него.
И возникновение такого «нового» общества – лучше всяких слов и тезисов перечёркивает дело Солженицына, Пастернака и Глазунова. В мире, который они чаяли – они же и стали не нужны. Склизкую и отсыревшую от звериной жадности массу не воспламенить никакой спичкой. Где вы, наивные члены ЦК КПСС, собиравшиеся обсуждать картину на какой-то там выставке? Смешно даже представить, как современное правительство обсуждает роман, сборник стихов или живописное полотно…
Общество же, в котором власти этим всерьёз занимались – выглядит сегодня загадочным и непостижимым, как цивилизация майя…
По материалам Александр Берберов
